Альманах «Точки избавления»

АННОТАЦИЯ К СБОРНИКУ «ТОЧКИ ИЗБАВЛЕНИЯ» (2021 г.)

Девятый сборник ЛИТО «Точки» – «Точки избавления» – был создан, как и восьмой, во время пандемии коронавируса. Порой казалось, что карантин никогда не кончится, и мы всегда будем жить так, все за своими стенами внутри, но порознь снаружи, в неподвижном и голом мире, с тенями деревьев, лежащими на асфальте, как стрелки часов. Рассказы из «Точек избавления» буквально пропитаны этим ощущением. И не в пандемии даже дело: она просто обнажила суть наступающего миропорядка, где люди – не живое сообщество, а неживая сумма единиц. Кого надо, можно вычесть, а кого надо – прибавить. Нас пока еще много, но мы надежно разделены стенами. Мы живем в одиночку и умираем в одиночку. Нас хоть что-то объединяет? Порой – только литература. Во многих рассказах сборника герои отгорожены друг от друга стенами – в том числе, и виртуальными. Они страдают от одиночества, но одновременно рождают в нас и иное, противоположное чувство – выхода за стены. Там, за ними, одинокий человек вовсе не безнадежно смотрит в небо, – Небо тоже смотрит на него. Ведь это уже не одиночество, когда Небо смотрит на всех нас, не правда ли? Оно объединяет нас – тех, кто «сам по себе», и дает надежду, что мы посмотрим окрест, – на таких же, как мы, человеческих точек. И увидим: они складываются в рисунок, как звезды складываются в созвездья. Это – точки избавления.

ЧЕМОДАН, ВОКЗАЛ, ИЗБАВЛЕНИЕ!

В апреле 2020 года, во время первого, жесткого карантина, я покинул Москву, потому что в ней нечего стало делать. Помню ночную дорогу на Казанский вокзал по вымершим улицам с погасшими вывесками. Люди иногда встречались, но это были, скорее, тени, чем люди: они жались к стенам домов вместе с тенями своих собак, которых выгуливали. Пустой, гулкий, разлегшийся, как площадь, Казанский вокзал, – я таким его никогда не видывал. У перрона – длинный двухэтажный поезд, и снова ни души, не считая проводников. Что ж, может, мы одни с женой поедем? Поначалу казалось, дело к тому и шло, но потом в вагон все же зашла женщина в маске. Мы, конечно, тоже были в масках. Погодя из любопытства я поднялся на второй этаж: посмотреть, есть ли там кто-нибудь, – нет, пусто. Впоследствии выяснилось, что во всем поезде ехало человек семь.
Он грохотал через всю Россию мимо голых полей и вымерших станций. В Ростове-на-Дону, всегда таком многолюдном и многоголосом, я вышел с собакой на перрон. Сжатый с двух сторон составами, он уходил длинным концом в безлюдную даль, то ли иллюстрируя собой евклидову геометрию, то ли, напротив, ее опровергая. Где-то там, за стенами домов, люди были, но каждый сам по себе, как мы. И тогда я подумал: а ведь дело к тому и идет, что мы будем жить именно так, все за своими стенами внутри, но порознь снаружи, в неподвижном и голом мире, с тенями деревьев, лежащими на асфальте, как стрелки часов. Пандемия просто обнажила суть наступающего миропорядка, где люди – не живое сообщество, а неживая сумма единиц. Кого надо, можно вычесть, а кого надо – прибавить. Нас пока еще много, но мы надежно разделены стенами. Мы живем в одиночку и умираем в одиночку. Нас хоть что-то объединяет?
И тут я вспомнил свои ощущения на «беспилотной» ветке парижского метро. Я несколько раз ездил по ней, но всё не в первом вагоне. И, войдя однажды в первый, поначалу не заметил ничего особенного. Вагон как вагон. Поезд тронулся, и я вдруг увидел перед собой туннель подземки, как никогда его в жизни не видел – без всяких преград, напрямую. Словно я машинист поезда. Тут только я понял, что я и сижу на месте машиниста. Ага, соображал я, «водилы» нет, а составы здесь управляются бортовым компьютером или компьютером за бортом. Ну, может быть, предполагается где-то и оператор. Я оглянулся: никто из пассажиров даже не смотрел вперед – привыкли. А молодой человек по соседству не терял даром времени в пути: достал книжечку папиросной бумаги, кисет с табаком и необыкновенно ловко, не просыпав ни крошки табаку, за пять секунд свернул идеально круглую сигаретку, не забыв вставить в нее фильтр из отдельного пакетика. Да, люди почитают свои маленькие заботы более важными, нежели мысли о том, кто ими управляет – хоть в государстве, хоть в поезде метро. «Значит, без руля и без ветрил», – подумал я, но тут же поправил себя: без кормчего. Если бы такое случилось с мчащимся в море катером, то кое-кто бы уже выпрыгнул в воду, – например, моя жена, которая сидела в центре вагона и не знала, к ее счастью, в каком поезде она едет. Шутка сказать: состав, завывая, набирает скорость в черной дыре, а вместо машиниста я – такой же пассажир, как и все другие, причем даже не знающий, где у них здесь, лягушатников, стоп-кран. Может быть, если я такой впечатлительный, мне не надо было садиться сюда, вперед? Стоял бы рядом с женой в середине вагона, глядел сомнамбулически на свое отражение в окне. А кто там ведет поезд – какая разница? Ведь кто-то же управляет всем этим грандиозным подземным хаосом под названием парижское метро, по сравнению с которым метро московское – образец гармонии и порядка? Линии сплелись, как нити частой паутины, поезда летают по ним туда-сюда, а персонала на станциях не видно, только нечесаные бомжи по-хозяйски устраиваются на ночлег. Всё как-то происходит волею компьютера – без кормчего, без веры в присутствие начальника над кормчими. А разве наверху, в надземной части Парижа, иначе происходит? А во всей Франции? А в остальном мире? Я глядел на черную извилистую дыру, в которой мы с грохотом исчезали, и думал, что она похожа на путь человечества без Бога.
Каждый в одиночку – без руля, без ветрил, без Бога. Ковид лишь обострил это чувство. Семь с половиной месяцев я прожил в своем крымском далеке, здесь собирал и эти «Точки», и предыдущие. И во многих присланных рассказах: в «Улыбке балерины» Раисы Егоровой, «Больной собаке» Аглаи Ждановой, «Настоящем!» Андрея Лисьева, «Уютном доме» Екатерины Осориной, «Подмосковной рыси» Анны Пименовой, «Процессе разложения» Евгении Сафоновой, «Папе» Ирины Силецкой, «Пластилиновом человеке» Евгении Фахуртдиновой, «Снежной пыли» Нины Шамариной, «Троянском правнуке» Ирины Яновской, – я находил отголоски того ощущения, что испытал в пустом двухэтажном поезде и парижской подземке. Это было не мое отдельное умонастроение, а то, что так или иначе переживают все, и писатели в первую очередь. Поэтому первый раздел девятого сборника сложился как-то сам собой, и название сразу подвернулось – «Процесс разложения» (по названию рассказа Е. Сафоновой).
Но одновременно, по ходу чтения, рождалось во мне и иное, противоположное чувство – выхода за стены. Собственно, этой двойственностью были отмечены и те рассказы, что по содержанию просились в «Процесс разложения», однако подспудно рождали и ощущение некого избавления – «Улыбка балерины» Р. Егоровой, «Настоящий!» А. Лисьева, «Уютный дом» Е. Осориной. Если и было в них «разложение», то оно лишь предшествовало некому процессу созидания. А в рассказах других авторов – Юлии Великановой «Тёть Оля всё знает», Нины Гавриковой «Драгоценные крошечки», Юрия Егорова «Про любовь», «Вера смотрит в небо» Евгения Касаткина, «Неделя счастья» Елены Яблонской, – он был обозначен вполне отчетливо. Особенно у Е. Касаткина, с финалом его «Веры»: «Возможно, Вера смотрит в небо просто так, от нечего делать. Возможно, никакого Бога нет. Но что тогда есть? Тупая, бессмысленная жизнь? Пошлое и глупое недоразумение?..»
Собственно, теоретически я всегда знал, что литература, особенно русская литература, и есть вариант «выхода за стены». Но практически, если «выход» и «избавление» вспоминаются только у классиков, начинаешь относиться к своему знанию как к прописной истине, – тем более, что современная-то проза ближе к «разложению». А ведь один из наших сборников назывался «Точки созидания», а в самом первом на обложку были вынесены слова: «Пусть мы всего лишь точки типографской краски, но это – точки сотворения мира. Литературного мира». То есть, еще тогда, в 2013 году, было декларировано, что «точкинцы» – вовсе не «сумма неживых единиц». Что ж, всякую истину нужно доказывать снова и снова. Особенно в литературе.

С таким настроением я взялся за составление разделов сборника, и, когда, наконец, они сложились – «Процесс разложения», «Улыбка балерины», «Уютный дом», «Драгоценные крошечки», «Снежная пыль», – всё стало на свои места. Жизнь, представлявшая в рассказах мельтешащим хаосом цветовых пятен, обрела внятный рисунок. Противоречия уже не уничтожали друг друга, а уравновешивали. Одинокий человек вовсе не безнадежно смотрел в небо, – Небо тоже смотрело на него. Ведь это уже не одиночество, когда Небо смотрит на всех нас, не правда ли? Оно объединяет нас – тех, кто «сам по себе», и дает надежду, что мы посмотрим окрест, – на таких же, как мы, человеческих точек. И тогда из них получится рисунок, как получился он из амбивалентного хаоса рассказов девятого сборника.
Дело было только за тем, как его назвать и какое изображение дать на обложку. Из всей гаммы описанных ощущений ни того, ни другого запросто не выведешь. Взять хотя бы название. Заложенный в него изначально принцип («Точки чего-то») требовал всего одного слова. Что же это за слово? В поисках чего находится большинство героев рассказов? Я подумал, что, если представить жизнь миллиардов «за стенами» как наваждение, то ведь должно быть и избавление? И почему бы так и не назвать – «Точки избавления»?
Обложку же подсказала мне «вокзальная тема» этого предисловия (тогда еще, впрочем, только задуманного). Вспомнилась мне женщина с бас-трубой и чемоданчиком с картины «Суть вопроса» использованного нами неоднократно в обложечных темах Рене Магритта. Лицо ее закрыто белым платком – вроде как у нас масками во время карантина. Рука женщины тянется к шее: то ли для того, чтобы сорвать платок, то ли для того, чтобы удушить себя, по взаимоисключающим версиям искусствоведов. Но нас больше устраивает первая – и по моральным соображениям, и по желанию самим снять, наконец, маски. Не только медицинские, но и психологические, что закрывают нас друг от друга не хуже пресловутых стен! Надо сорвать маску, взять в одну руку искусство (духовую трубу), а в другую – свою жизнь (чемоданчик), и покинуть точку отчуждения. Чемодан, вокзал, избавление!
Что ж, если так, то в путь!
В заключение отмечу, что я не ставил себе целью обозревать все произведения сборника, поэтому прошу великодушно извинить меня тех прекрасных авторов, имена которых здесь не прозвучали. В «Точках» слабых текстов нет, иначе бы они сюда просто не попали. Но не могу не сказать о дебютантах, которых, несмотря на все трудности литературного общения в нынешней жизни, из 24 участников «Точек избавления» – 8: Нина Гаврикова (г. Сокол Вологодской обл.), Татьяна Грибанова (Орел), Аглая Жданова, Юрий Егоров, Раиса Егорова, Татьяна Творожкова, Евгения Фахуртдинова (все – Москва), Михаил Фадеев (г. Черноголовка Московской обл.).